Книга: Заставь меня влюбиться. Влюбляться лучше всего под музыку | страница 60

Пашка устроился напротив и сверлил теперь меня напряженным взглядом. В детстве он так же таращился, ожидая, когда я отвернусь за куском хлеба. Потом кидал мне в суп свои козявки и противненько хихикал. Как же хорошо, что хоть что-то в этой жизни меняется к лучшему.

– Будешь борщ? – Спросила мама, орудуя половником, словно дирижерской палочкой.

– Да, спасибо. – Отозвалась я, выстукивая пальцами по столешнице барабанную дробь.

Мы с братом продолжали зрительную дуэль, никто не хотел уступать первым.

Раньше у нас с Пашкой была одна душа на двоих. Мы часто даже спали вместе – крепко-крепко обнявшись. Я не брезговала целовать его в губы, перепачканные песком после песочницы, и вытирала своим рукавом его сопли, если он бегал по двору с игрушечным Камазом, забывая о забитом напрочь носе и сильном кашле.

Всякий раз я брала на себя вину за его проделки, зная, что мне не так сильно попадет от отца, как ему. И делилась охотно всем, что у меня было, даже той крутой коллекцией наклеек с Барби, которую братец в итоге выменял на трансформеров.

И сейчас, глядя в его хитрые, но такие добрые глаза, мне безумно хотелось вывалить все, как на духу. Поделиться, рассказать в мельчайших подробностях, а потом прыгнуть на его шею с разбегу. Но что-то опять останавливало. Да, когда мы были детьми или даже подростками, все было гораздо проще.

– Хлеб нарежьте сами, – мама поставила перед нами тарелки.

Пашка щедро бухнул сметаны сначала себе, потом мне, но вот отрезанную корочку добровольно и благородно пожертвовал сестре. Как приятно. Целая жертва для него, уж я-то знаю. Его будущей жене точно корочек не видать. У нас в детстве были целые битвы за них. И то, что он так легко уступил ее, говорило о том, что братец раскаивается, что болтнул лишнего.

Он только варварски занес ложку над тарелкой, когда увидел, что мама накладывает горячий суп в литровую банку и закрывает крышкой.

«Ой, нет. Только не это. Снова…»

Руки Паши со сжатыми добела кулаками медленно опустились на стол.

– Милостыню опять понесешь? – Процедил он ледяным тоном.

Я пнула его по ноге под столом, но Суриков даже не отреагировал. Его взгляд был прикован к растерянной маме, с трудом подбирающей слова. Она старалась держать спину прямо, собираясь, видимо, ответить ему строго и безапелляционно, но зная, что Пашка прав, трусила.

– Не надо так, сынок. – Срывающимся голосом, наконец, произнесла она. – Ты же знаешь мое мнение на этот счет. Ты можешь быть против, но…

– Где он был, когда тебя сократили на работе? А? – Брат едва сдерживался, чтобы не шибануть кулаком по столу. – Когда ты побиралась по родственникам, торговала вязаными носками, выстаивая за прилавком на морозе по несколько часов? Он нам с Машкой ни разу даже рубля не дал на школьные обеды. Не говоря уже о подарках на день рождения и Новый год. Никакой помощи, никогда! Кто мы ему? Бывшие дети? А ты? Да чтоб он подавился к чертям этим борщом, чтоб он у него в глотке застрял после этого!