Fb2Книга: Гай | страница 24
И это максимум, на который я способен, потому как, оторвавшись от ствола, падаю без сил. Тело пылает, словно меня затолкали в печь, но я прекрасно понимаю, что это признаки агонии, а жар, как защитная реакция организма на мороз. Он небольшой, но в некоторых местах кожу пронзают ощутимые покалывания, а значит, до момента, когда я сдохну, есть вероятность ещё и замёрзнуть. По этой причине нужно двигаться. Пока не останется сил, или пока не набреду на людей.
Вновь вглядываюсь в темноту, не оставляющей шансов на спасение, но делаю шаг, устояв, затем ещё и ещё, пока не набираю темп, кажущийся мне запредельным. На самом деле, скорее всего, я с трудом волочу ноги, запинаясь о ветки и насыпи снега. Топаю в никуда, движимый стремлением урвать чёртов кусочек жизни и подарить себе моменты осознанности. Удивительно, но сознание настолько ясное, что я могу припомнить имена всех тех, с кем работал. Даже лица вспоминаю, отмечая особенности, голос, жесты и фразы. Щегол повторял: «Хочешь жить – умей вертеться». И сейчас его слова как нельзя характеризуют ту задницу, в которой я оказался. Жить хочется, вот только возможность вертеться, рассыпается осознаем неизбежного итога.
Не знаю, сколько иду, не знаю куда, не знаю, что впереди и есть ли хоть что-то. Тело сигнализирует, что запас жизненных сил на исходе, и оно больше не желает сотрудничать. Падаю ничком. Неожиданно для самого себя, и понимаю, что подняться уже не смогу.
Смерть. Мы так редко о ней задумываемся, что её приход вводит нас в ступор. Нам кажется, впереди так много времени, что мы забываемся. Плывём по жизни, возомнив себя бессмертными, считая, что на длинной дороге ещё множество шансов и возможностей. Удивительно, но я сожалею не о том, что сделал, а о том, чего не сделал: не позвонил, не сказал, не пришёл, не оправдал ожиданий. И этих «не» так много, что я задыхаюсь от уничтожающей беспомощности и чёртового сожаления, заполняющего моё тело.
Я просрал так много шансов, сворачивая не туда, что в данный момент отчётливо вижу их все, словно перематываю плёнку на старом видеомагнитофоне, который монотонно и жестоко показывает мне пустой жизненный путь. Я столько упустил… После меня ничего не останется, и даже память, которая должна сохранить меня для других, со временем поблёкнет, подкидывая редким людям мой нечёткий образ. И сколько этих людей?
Только мать. Хорошим сыном меня назвать нельзя, но изредка я всё же звонил и повторял заученную фразу «я в порядке». Это давало ей понимание, что непутёвый ребёнок ещё не отправился на тот свет, а значит, в следующем месяце на счёт поступит привычная сумма. Ей не нужны были деньги – нужен был я. Сын, который так рано вырвался на волю, чтобы нажраться долбанной свободы, о которой долго мечтал. Лишь иногда что-то в левой части груди едва ощутимо тянуло, и я набирал её номер. Слушал недолго, но всегда внимательно, даря несколько минут радости и, наверное, облегчения. Разные номера, но она всегда меня узнавала по короткому «это я», отмахиваясь от своих проблем и желая хоть немного узнать о том, как живёт её сын. Сейчас нестерпимо хочется услышать её тихое: «Лаза́рик, береги себя».