Книга: Файролл. Петля судеб. Том 3 | страница 38

– Девять, – поправил меня Аскард.

– А меня ты в расчет не берешь, что ли? – возмутился я. – Или как?

– Так ты на квесте завязан, – пояснил воин, – чего тебя считать?

– Ну да, верно. – Мне стало немного неловко. – Устал, туплю.

И ведь не соврал. Правда устал. Я вообще как-то стал сдавать. Раньше вот сутками тут сидел – и ничего, а сейчас выматываюсь если не моментально, то очень быстро. Скорее всего, схватил я синдром накопившейся усталости, со мной такое случалось в прошлом. Лет десять или двенадцать назад впервые такое произошло. Я тогда себя жестко загнал, вернее, меня загнали. Мамонт столько работы одномоментно навешал, что аж хребет трещал. Я за себя работал и за Веню, который переборщил с расширяющими сознание препаратами и прилег из-за этого в надлежащую клинику. А после еще вместо Иволгина на Алтай поехал проводить журналистское расследование относительно сгинувших невесть куда туристов. До сих пор ту поездку вспоминать не хочу, как тогда уцелел – сам не понимаю. Алтай, доложу я вам, край прекрасный во всех отношениях, вот только если тебе там местные жители говорят, что куда-то не надо лезть, то обязательно стоит к ним прислушиваться. Это в твоих интересах.

По возвращении меня и накрыло. Слабость, путаные мысли, тоска на сердце, дрянь какая-то к коже прицепилась, я весь чешуйками покрылся, точно рептилоид, прости господи. И сны замучили. Такая жуть мерещилась, что я в какой-то момент стал бояться глаза закрывать, кофе литрами глушил. Спасибо коллеге по работе Маринке, она тогда выручила. Пришла, выслушала, поцокала языком, на следующий день приперла откуда-то три таблетки, зеленых, как листва весной, и пахнущих травяным сбором, после чего велела их пить по одной в день. Вернее – ровно в полночь, ни минутой раньше, ни минутой позже.

Не знаю, что за средство, но оно помогло. Через три дня кожа пришла в норму, заупокойная хтонь сниться перестала и вернулась связность мысли. Но все равно с тех пор время от времени меня накрывает такая усталость, что хоть ложись и помирай. Ненадолго, на несколько дней, но случается, как правило, в начале августа. Не так, как тогда, рожа паршой не покрывается, и сны, в которых я ищу и не нахожу выхода из какого-то старого темного дома, окнами смотрящего на болота, тоже не приходят, но все равно тоска накатывает просто жуткая. И всякий раз боюсь, что теперь этот морок меня точно не отпустит, а помочь мне просто некому, потому что Маринки, царство ей небесное, давно уже на свете нет. Как и Вени, сгоревшего от наркоты, и пропавшего без вести Иволгина, которого невесть зачем на далекую Амазонку понесло, и еще много кого из тех, с кем я когда-то работал. И от этого мне становится еще тоскливее.