Книга: Храм Темного предка | страница 51

– Вы таксидермист, как Павел Ланге? – уточнил Гектор.

– Нет. Мне до Ланге очень далеко. Он был ас своего дела. У нас работает специальная команда профессионалов для консервации образцов.

– В коробке с бумагами мы нашли заявление от некоего Юрия Велиантова, переводчика с китайского, – объявила Катя. – Вам известно, кто он? Родственник профессора?

– Племянник. Двоюродный, – раздался скрипучий голос.

Они обернулись. К ним по коридору шествовала, опираясь на костыль, Адель Викторовна – хранитель оссуария.

– Лена меня дотошно расспрашивала, порывшись в пыли библиотеки. Уговорила поднять директорский административный архив. Зачем ей все понадобилось – не сочла нужным мне пояснить, ускользала угрем, но умоляла горячо. И я сдалась, – заявила ученая дама.

– Краснова собиралась написать монографию о пропавшей экспедиции, ревниво реагировала на любой интерес со стороны, копала материалы для себя, – быстро ввернул Горбаткин.

– Она вам сама призналась, Сева? – Адель Викторовна зорко оглядела их, разом притихших, стенд со снимками. – Юрий Велиантов – переводчик из университета и родич профессора, единственный его потомок. В начале шестидесятых, согласно ведомости о зарплате, он поступил на службу в музей, ездил с делегациями музея в Китай, пока тот от нас не закрылся при Хрущеве.

– У Велиантова имелась еще сестра Полина, – напомнил Гектор. – Адель Викторовна, вам трудно стоять, присядем и поговорим?

– Некогда мне с вами рассусоливать. Нам надо готовить некролог Красновой и насчет похорон ее определяться. Насколько я выяснила для Лены, Юрий Велиантов недолго проработал переводчиком в нашем музее – летом шестьдесят второго года он погиб, находясь в отпуске. Я обнаружила в директорском архиве справку о его смерти.

– Где он проводил отпуск? – спросил Гектор.

– Понятия не имею. А насчет сестры профессора, молодой человек… Мама мне рассказывала о ней, они сидели в одном лагере с Полиной Велиантовой. Ее дважды арестовывали после смерти брата – в тридцать пятом и тридцать седьмом. Первый раз отпустили с Лубянки. А в тридцать седьмом впаяли десять лет без права переписки. В сорок шестом еще добавили срок. Она была поэтесса и переводчик. Мама мне говорила – написала сатирические стихи о вожде всех народов, не побоялась. Но, как у Булгакова в романе, всплыла вдруг бдительная морда – стукач, гнусавивший: «Закон об оскорблении величества». Вам интересно, отчего пропавшая экспедиция оказалась забытой на долгие годы? Да все поэтому. Боялись коллеги проявить интерес к родственникам врага народа. Предали остракизму даже безвинных мертвецов. А Пауль Ланге вообще был немец с Поволжья – куда уж больше… Вам, молодой, человек, ничего не напоминает? Ассоциации не посещают вашу красивую голову?