Книга: Дом Пламени и Тени | страница 21

Нет, она по-прежнему находилась в той же комнате – лежала на полу, обхватив руками колени. Она лежала и… светилась. Достаточно ярко, чтобы освещать ошеломленные лица Ризанда и Амрены.

Азриель уже застыл над ней с обнаженным кинжалом, лезвие которого сверкало странным черным светом.

Он заметил тьму, струящуюся с лезвия кинжала, и несколько раз моргнул. Единственный признак потрясения, который этот воин позволил проявить в присутствии Брайс.

– Дурень, убери кинжал, – прошипела Амрена. – Он взывает к ней, и чем он ближе…

Кинжал исчез из руки Азриеля, поглощенный тенью. В комнате установилась напряженная, звенящая тишина.

Брайс медленно встала – так, как Рандалл и мать учили ее двигаться перед ванирами и другими хищниками.

Поднявшись, она обнаружила, что знает здешний язык, хотя еще несколько минут назад не понимала ни слова. Он был готов вылиться из ее горла столь же естественно, как родной. Новый язык проник ей под кожу, расположился вдоль позвоночника и лопаток, ожидая, когда она на нем заговорит.

Но нет. Нет, нет, нет.

Брайс не осмеливалась прикоснуться к татуировке, изображавшей Рог, дабы не привлекать внимания к буквам, что складывались во фразу «Все возможно посредством любви». Она чувствовала, что фраза непонятным образом сработала как заклинание и вызвала свечение. Оставалось лишь молиться, чтобы присутствующие его не заметили.

Ее молитвы оказались тщетны.

Амрена повернулась к Ризанду и сказала на этом новом, странном языке – их языке:

– Светящиеся буквы на ее спине… они такие же, как буквы в Книге Дуновений[2].

Должно быть, когда Брайс лежала на полу, буквы просвечивали сквозь футболку, и все трое это увидели. С каждым ее вдохом и выдохом покалывание в теле слабело. Свечение тускнело. Но что случилось, того уже не исправишь.

Все трое снова оценивающе разглядывали ее. Трое беспощадных убийц, разглядывающих угрозу.

– Изволь это объяснить, иначе тебе не жить, – тихо сказал Азриель, и в его голосе прозвучало обещание смерти.

Кровь Тариона капала в фарфоровую раковину тихой и влажной ванной комнаты. Гул толпы едва проникал сквозь зеленые потрескавшиеся плитки ее стен. Тарион вдохнул носом, выдохнул ртом. Поврежденные ребра отозвались волной боли.

«Держись прямо!» – велел он себе.

Стиснув щербатые края раковины, Тарион сделал новый вдох. Сосредотачиваясь на мысленном разговоре с собой, заставлял колени не подгибаться. «Стой прямо, рыбина двуногая!»

Этим вечером ему досталось. Минотавр, против которого он бился на ринге Королевы Змей, был вдвое тяжелее его и не менее чем на четыре фута выше. Тариону не хватило проворства увернуться от рогов минотавра, и тот пробил ему плечо, из которого теперь в слив раковины капала кровь. К этому добавилось несколько сломанных ребер, поскольку кулаки у противника были величиной с голову Тариона.