Книга: Дом Одиссея | страница 21

– Хорошо, – выдохнула я прямо в настороженные уши судьбы. – Выбери меня – и я подарю тебе самую красивую женщину из всех, что когда-либо жили на земле.

Вот. Теперь, все обдумав, я признаю, что в том порыве было много того, что принято называть ошибочным суждением. Того, о чем – прояви я должное внимание, заметила бы – нам всем придется пожалеть. Но что сказать? В тот момент от меня чего-то ждали, а я не люблю разочаровывать.

– Ее, – сказал Парис, указав своим смертным пальцем на мое божественно слепленное тело. – Я выбираю ее.

Вот так и был сделан первый шаг к войне, расколовшей мир.

Рассвет над Итакой.

Полагаю, это весьма приятное зрелище для тех, кому подобное по душе. Море настолько величественнее земли, что едва ли стоит упоминать о тенях, протянувшихся от потрепанных ветрами деревьев, или о тепле, исходящем от крутых острых скал. Давайте лучше поговорим о серебристой дымке и полоске золота на востоке, вспыхивающей там, где море сливается с небом, чья яркость заставляет прикрыть глаза даже богов. Стаи чаек, кружась, поднимаются ввысь, ночные цветы раскрывают плотно сжатые лепестки бутонов, и аромат рассвета разливается вокруг, как наслаждение по телу женщины.

Я лично предпочитаю рассвет над Коринфом, где первые лучи, пронзая легкий кисейный полог, золотыми мазками раскрашивают спины просыпающихся любовников; где тепло дня самым приятным образом смешивается с мягким бризом с внутреннего моря, отчего кожа, разогретая пылкой ночной игрой, покрывается мурашками удовольствия. На Итаке с этим сложнее, ведь все мужчины островов около двадцати лет назад уплыли в Трою, и ни один из них так и не вернулся. Жены ждали их, сколько могли, а дочери взрослели, затем и старели без любви; потом усталость стала привычкой, а выживание – обыденностью. И не для этих женщин прикосновение нежных мужских пальцев, гладящих по спине, пробуждая ото сна под пение птиц; их утро начинается с колки дров и вытягивания сетей, ловли крабов и рыхления скудной почвы. Из мужчин, которых будит рассвет, остались разве что несколько стариков, вроде Эгиптия и Медона, советников Одиссея, которым возраст – или удивительно ранний упадок сил – не позволил отплыть в Трою. Среди тех, кто помоложе, ни одного полностью вышедшего из юного возраста; и буйные женихи, храпящие в пьяном забытьи по углам дворца Пенелопы, могут похвастаться скорее россыпью прыщей, нежели настоящей бородой.

И все же справедливости ради нельзя утверждать, что западные острова напрочь лишены рассветной прелести. На Закинтосе аромат желтых цветов щекочет нос юноши, чье дыхание смешивается с дыханием подруги, не знавшей даже имени своего отца, когда они поднимаются вместе со своего соломенного ложа. А над богатым портом Хайри моряк с Крита нежно целует возлюбленную и шепчет: «Я вернусь» – и сам верит в это, бедный ягненочек, но буйство морей Посейдона и расстояние, что разделит их, диктуют другой финал их истории.