Книга: Дом Одиссея | страница 7

Менелай – царь Спарты, муж Елены, брат Агамемнона, тот, кто попирал ногами пепелище, оставшееся от Трои, и разбивал головы младенцам; тот, кто каждую ночь в самом потаенном уголке своей души клялся оставаться моим врагом навечно, как будто клятвы смертных хоть что-то значат для богов, – сейчас склонился к покрывшемуся холодным потом микенскому воину и выдохнул ему прямо в ухо тихим голосом, который когда-то велел миру разлететься в клочья:

– Где, псы вас раздери, Орест?

Неподалеку от западного побережья Греции есть остров, расплескавшийся по морю, как жалкие капли последствий неудовлетворительного свидания с торопливым любовником. Гера была бы шокирована моим выбором выражений для его описания, но если бы, отчитав меня за неподобающий язык, она кинула взгляд на этот плевок суши с вершины Олимпа, то вряд ли нашла бы что возразить.

Этот остров – Итака, обитель царей. Вокруг есть острова намного менее убогие и жалкие. Лишь тоненькая полоска воды отделяет его от прелестных холмов Кефалонии, где в изобилии произрастают оливы, а возлюбленные могут слиться в объятиях на песке западных пляжей, чистых, как и соленые волны, щекочущие их голые переплетенные ноги. Однако именно на Итаке, этом захолустном, мизерном клочке суши, семья Одиссея, хитрейшего из всех греков, решила воздвигнуть свой дворец – на этом унылом нагромождении черных скал, укромных бухточек и колючих зарослей, наводненных дурнопахнущими козами. Тут наверняка вмешалась бы Афина, принявшись разглагольствовать о его стратегической важности, олове и серебре, торговых путях и прочем, но рассказчик этой истории не Афина, так давайте же этому возрадуемся. Я сказитель более лиричный, сведущий в тонком искусстве трактовки человеческих страстей и желаний, и хотя прежде ни за что не показалась бы на Итаке ни в одном облике, смертном или божественном, поскольку она совершенно лишена лоска и роскоши, необходимых мне, однако теперь возник вопрос, ответ на который может сказаться даже на богах – и поиски этого ответа могут привести и такую утонченную особу, как я, на эти несчастные острова.

«Где Орест?»

Или, если точнее, «Где, псы вас раздери, Орест?», ведь Менелаю, царю Спарты, не чужда некоторая грубоватая прямолинейность в словах и поступках.

Вот уж действительно: где, псы вас раздери?

Где новоиспеченный царь Микен, сын Агамемнона, величайший правитель величайшего царства во всей Греции?

Обычно никакие вопросы не вызывают у меня интереса. Цари приходят, цари уходят, а любовь остается, поэтому с подобными проблемами власти и властителей стоит обращаться к Афине или даже к самому Зевсу, если тот возьмет на себя труд оторваться от чаши с вином, чтобы разобраться в них. И все же должна признать, что, когда подобный вопрос задает Менелай, муж моей драгоценной, прекрасной Елены, даже я поднимаю идеально вылепленную бровь, задумываясь над ответом.