Fb2Книга: Тирания веры | страница 72
Я не могла не ответить на откровенность бывшего шерифа и поделилась с ним тем, что Вонвальт рассказал мне о Брессинджере:
– Дубайн тоже потерял жену во время Рейхскрига.
– Да, он рассказывал. И малышей-близнецов. Чудо, что он не лишил себя жизни. Я знавал многих, кто накладывал на себя руки из-за меньшего горя.
Я ощутила острый укол обиды. Мы с Брессинджером были знакомы уже несколько лет, но он никогда не открывался мне. То, что я знала о его прошлом, мне пришлось выпытывать у Вонвальта – хотя, видит Нема, я должна была догадаться обо всем сама, – и сэр Конрад настрого запретил мне говорить об этом.
– Я… не знала, что вам это известно. Сэр Конрад просил меня никогда не упоминать о случившемся.
– Неудивительно, – сказал сэр Радомир. – Я уверен, что Дубайн каждую ночь видит их призраки. Не обижайся на него за молчание. Это вовсе не значит, что он не доверяет тебе.
– Видимо, моего горя недостаточно, чтобы говорить со мной о прошлом, – отозвалась я, ухватившись за доску и рванув ее на себя. – Мне, знаете ли, тоже знакома боль утраты. – Я подумала о своих родителях, которых едва помнила, и о Матасе, которого так мало знала и так горячо любила. Я глубоко скорбела по ним… и все же я не теряла жену и двоих детей, как Брессинджер, и меня не уводили отроком из родного дома, не заставляли становиться захватчиком и годами творить ужасные злодеяния. История моей жизни была печальной, но у всех остальных она была еще печальнее. Казалось, будто я не имею права жаловаться, роптать и плакать, и одно это вызвало во мне досаду. Я злилась, что мое горе уступало горю моих друзей настолько, что они даже не звали меня на свои попойки.
– Хелена, не говори глупости. Ты ведь знаешь, что Дубайн любит тебя больше всех в этом мире.
– Значит, вот к чему вы стремитесь, да? – спросила я, уже воспылав от негодования и пропустив его слова мимо ушей. Я указала на бурдюк с вином. – Стараетесь пить как можно больше, чтобы пораньше загнать себя в могилу?
Сэр Радомир вдруг обратил на меня взгляд, полный такой свирепой боли, что я невольно отшатнулась.
– Клянусь князем Преисподней, ну и дерзкий же у тебя язык! – рявкнул он.
Я почувствовала, что вот-вот расплачусь.
– Сэр Радомир, во всем мире у меня есть только три друга: вы, Дубайн и сэр Конрад. Потерять одного из вас – значит навеки утратить треть из всех, кто мне дорог. Наша служба и без того опасна, и мы не имеем права столь безрассудно относиться к своей жизни.
Повисла тишина. Нам обоим потребовалось несколько минут, чтобы взять себя в руки. Не думала я, что наша ночь пройдет вот так.