Книга: Полковник милиции Владислав Костенко. Книга 4. Репортер | страница 15

– Василий Пантелеевич, – сказал я Горенкову, – ваше дело изучает экспертная комиссия… То, что я смог понять, говорит за то, что вы ни в чем не виновны.

– Правильно. Но меня не удовлетворит амнистия, списание по болезни, изменение статьи… Я требую сатисфакции…

– Вы в своих жалобах не упоминали имен… Хотите назвать тех, кто судил вас?

– Этих винить нельзя – бесправные люди… Их положение ужасное. Они ведь программу «Время» смотрят, «Правду» читают… Всех теперь зовут к перестройке, смелости, инициативе, но ведь те, кто меня судил, по сю пору живут законами, которые призваны карать за инициативу и смелость. Бедные, бедные судьи! Я их жалею… А обвиняю я нашего замминистра Чурина – он одобрил мои предложения, позволил начать эксперимент до того, как это было введено в отрасли, я поверил ему на слово, без приказа. А когда нагрянули ревизоры – слишком большая прибыль пошла, слишком быстро я начал сдавать объекты – и увидели, что я перебрасываю деньги из статьи «Телефонные переговоры» на премиальные, из графы «Роспись стен» на соцбытсектор, борец за решения двадцать седьмого съезда Чурин отказался от своих слов и сказал, что я на него клевещу, никакого разрешения он не давал.

– Можно несколько вопросов?

– Давайте. Только если я начну очень уж заводиться – остановите. Злость, знаете ли, от сатаны, от нее слепнешь и теряешь логику.

– Объясните, как вам удалось за год вывести трест из прорыва?

– В деле все есть.

– Ваши показания написаны очень нервно, Василий Пантелеевич, – ответил я. – Вы ж их в тюрьме писали.

– Можно еще сигаретку?

– Оставьте себе пачку.

– Спасибо… Так вот, я собрал рабочих самого отстающего СУ, начальника у них не было, но главный инженер – золотой парень… Сто сорок в месяц, кстати, получал… А пьянь меньше чем за триста палец о палец не пошевелит: сядут на кирпичи, газетку развернут и читают передовицы… Ладно… Собрал я их и объявил: «Чтобы построить семнадцатый дом, надо освоить семьсот тысяч… По плану мы должны сдать объект в конце третьего квартала. Я прикинул, что каждый день стоит две тысячи. Если сдадите дом по высшему качеству на день раньше срока – две тысячи ваши, премию распределяйте сами. На десять дней раньше срока управились – делите двадцать тысяч». Меня на смех: «Это что ж, мы по тысяче можем премию получить?» – «Если на месяц раньше обернетесь – по полторы…» До ночи говорили, не верили мне люди: веру убить недолго, сколько ее раз у нас убивали, а вот восстанавливать каково? Но все же подписали мы договор: от имени треста – я, от стройуправления – треугольник… Дом принимала общественность, а не только комиссия. Телевидение потом приехало. В газетах писали… Второй дом сдало двенадцатое СУ – тоже по моему принципу: все, что сэкономили – во времени, – ваше. После этого подписали договор со всеми СУ, а тут – стук в дверь, час ночи, все как полагается: расхищал соцсобственность в особо крупных масштабах, добровольное признание спасет от вышки, признайтесь, что руководство стройуправлений от своих премий золотило вам лапу… Я ведь и Лениным поначалу защищался, про тантьему говорил, то бишь процент от прибыли, и не простой, а валютный, и про то, что надо учиться у капиталистов хозяйствовать, и приводил цитаты с двадцать седьмого съезда, а мне клали на стол закон, принятый в тридцать девятом году, и спрашивали: «Где, кто и когда его отменил?» Я поначалу попер: «Читайте газеты, слушайте телевидение, там про это каждый день говорится!» – «Мы живем для того, чтобы следить за выполнением законности, а вы ее нарушили… Газеты и телевидение – лирика, сегодня одно, завтра – другое, насмотрелись за тридцать лет всякого… Отвечать вам не перед редакцией или телевидением, а перед буквой действующего закона».