Книга: Черные вороны 13. Боль в его глазах | страница 1

Я очень плохо помню, что происходило последние несколько часов после того, как позвонил Радич. Какими-то урывками все. Как в кошмарных снах, когда из-за панического страха не помнишь ничего, потому что мозг блокирует каждое воспоминание, чтобы пощадить разум. Все оборвалось на том моменте, когда я ответила на звонок, я даже не почувствовала, что в этот момент была на волосок от срыва в пекло…Воспоминая, анализируя все, что произошло в эти дни, я буду думать о том, как Максим схватил меня за руку, теряя все самообладание…и лишь потом я пойму почему. Есть вещи, которые не исправить, есть слова, которые уже не вернуть обратно. Иногда не стоит их произносить, даже если тебя разрывает от боли…потому что может быть, тебе их и простят, но никогда не забудут и, возможно, однажды тебя придавит ими, как каменной могильной плитой, и на ней сверху будут выбиты именно эти слова…как цитата прощания с мертвецом. Но я не задумывалась об этом тогда. Не задумывалась, что сбросила нас обоих с обрыва и что механизм разрушения уже запущен, даже если мне сейчас кажется, что это не так.

Я помню, как Максим рывком прижал меня к себе. Помню как мы оказались у места покушения, где-то на окружной дороге…помню машину Фаины, изрешеченную пулями, и фургоны наших людей и полиции, оцепившие территорию, чтобы папарацци не могли сунуться, пока они не закончат свою работу.

Как сквозь туман видела Максима, расталкивающего полицейских, срывающего ленту, и себя, словно со стороны, с немым воплем бросившуюся к Марику, который тут же кинулся нам навстречу, вырываясь из объятий Радича. Подхватила его на руки, лихорадочно целуя лицо, гладя волосы, не в силах унять дикое сердцебиение и невероятную дрожь во всем теле. Живой мой мальчик. Мне самой кажется, что я за эти мгновения успела умереть тысячу раз и ни разу не воскреснуть. Страх за жизнь детей затмевает все: любую боль, любое отчаяние и выходит на первое место, делая все остальное ничтожным и таким незначительным. Но где-то внутри сработало это понимание, что и Максим в ту секунду, как я произнесла пересохшими губами о покушении на детей, забыл, что хотел разорвать меня на куски.

Увидела, как мой муж бросился к Фаине, стоящей на коленях возле машины с другой стороны, и новый круг хаоса, сразу в дыру черную, в воронку, с надсадным стоном, глядя застывшим взглядом на белоснежный ботинок Таи с каплями крови на нем. Грудную клетку разрывает от немого вопля. Максим рядом с нашей девочкой на земле, ее голова у него на коленях, и его трясет так же, как и меня. Ее голос…такой тихий, такой хриплый, полосует сердце, как лезвием, настолько сильно, что я корчусь от боли и страха. Самого примитивного ужаса, который только может испытать мать.