Книга: Воля императора. Двойник | страница 37

Однако что-то основательное здесь тоже строят, это заметно по башенным кранам, попадающимся то тут, то там.

Пока глазел, гнал из головы невесёлые мысли. Бедный Павел Кутафьев скоро будет мёртв, по крайней мере по бумагам. Да и предстоящая встреча с самим императором покоя не давала. А о необходимости заменить наследника престола, я и вовсе думать пока не хотел.

Снова обратил внимание на стройку и краны вдалеке. Интересно, а при помощи магии строят что-то? Способности многих одарённых порой открывает удивительные возможности, но может ли потягаться какой-нибудь маг земли против башенного крана?

Наверное, уж слишком глубоко во мне засел материалист. Магия магией, но от индустриализации никуда мы не уйдём. А всё дело в том, что в дороге все равно делать нечего от того и строю теории основываясь на неполной картине. Для сравнения есть лишь мой старый мир и его достижения, пускай и выстроенные на руинах прошлого мира.

Наконец мы доехали до Царского села, свернули в парк, окружавший Александровский дворец. Как оказалось, в новых реалиях он именуется Новый Царскосельский дворец, об этом Кутепов сказал.

В той жизни я видел этот дворец несколько раз, можно сравнить, но изменений не обнаружил. Разве что – стены выкрашены не в желтый, а зеленый цвет, а перед главным входом, где клумба, установлен памятник Александру Первому. Никаких тебе аллегорий и римских тог, вроде тех, что на Минине и Пожарском, а костюм, сообразный эпохе. Александр Павлович стоит в военном мундире, при шпаге, задумчиво опираясь на стопку книг. Любопытно, а что сия стопка символизирует? Не то лицей, не то создание в России системы народного образования.

Я бы рассматривал и дольше, но меня подхватил под локоток генерал и увлек за собой.

Перед входом в покои задержались. Кутепов смерил меня взглядом, будто хотел что-то сказать. но потом махнул рукой и постучал в дверь.

Не довелось мне в той жизни видеть медленно увядающих людей. Мертвых – да, было дело. Бабушка с дедушкой, по отцовской линии живы, и слава богу, а по материнской умерли очень давно – попали в аварию, когда меня ещё и на свете-то не было.

В комнате, куда меня привели, было темно, если не считать зажженной лампадки перед иконой с изображением босого человека, склонившегося в поклоне. Скорее всего святой Алексей – человек божий, во имя которого был наречен давно умерший цесаревич.

Пока глаза привыкали к тусклому освещению, а нос – к тому специфическому запаху лекарств, хлорки и ещё чего-то такого, неуловимого, что сопутствует реанимационному отделению больниц или моргу, я слышал шепоток за спиной. Это о чем-то переговаривались Кутепов и лейб-медик. До меня донеслось: «Категорически отказался от морфия, хочет уйти в памяти…»