Книга: Сны | страница 15
Нищета упорно преследовала меня с самого рождения. Мои родители хоть и были дворянами, однако на момент рождения дочери вели столь тихую и скромную жизнь, что никому не приходило в голову считать их представителями благородного сословия. Отойдя в иной мир, они оставили мне в наследство ветхий деревянный дом, старого полуслепого пса и кучу долгов – дядя частично погасил их продажей пресловутого дома, частично – деньгами из собственного кармана.
Вообще, опека дорогого родственника не доставляла мне ни капли удовольствия. Кроме меня в поместье дядюшки воспитывались еще три девочки – его родные дочери. Доход усадьбы был невелик, а потому лишний рот там никому не был нужен. Одна из двоюродных сестриц неоднократно говорила, что, если бы их семья не боялась осуждения со стороны соседей, после смерти родителей я бы отправилась в сиротский приют.
Вспоминать юность, проведенную под крылом разлюбезных родственников, я не люблю, ибо тот нежный период моей жизни ничего хорошего в памяти не оставил. А желание дяди выдать меня за своего мерзкого приятеля и вовсе стало последней каплей, переполнившей бочку терпения.
Визит королевы Марии в наш портовый городок (кажется, она приехала, чтобы торжественно пустить на воду один из новых кораблей) был настоящим подарком судьбы, и я, конечно же, не могла им не воспользоваться. Бросаясь под колеса королевской кареты, я хотела всего лишь вымолить у государыни приказ об отмене помолвки, однако фортуна решила в тот день одарить меня с ног до головы.
Мария Эрилейская не просто спасла меня от гибельного брака, но и постановила забрать из-под опеки дядюшки и отправить в столичную Школу прилежных барышень – самое престижное в нашей стране учебное заведение для девиц благородного сословия. Учиться, к слову сказать, я должна была за счет королевской казны, потому как денег на оплату занятий у моего семейства не было от слова совсем.
День, когда дилижанс увез меня из поместья родственников, я до сих пор считаю самым счастливым в своей жизни. Это при том, что четыре года, проведенные в Школе прилежных барышень, едва ли можно назвать веселыми и беззаботными. Во-первых, из всех учениц своего курса я оказалась самой старшей (на момент поступления в Школу моим однокашницам было не больше пятнадцати лет), во-вторых, самой грубой и необразованной. Пришлось приложить немало стараний, чтобы доказать и им, и преподавателям, и самой себе: провинциальная девица, явившаяся в обитель наук и благородства в стоптанных башмаках и заштопанном платье, может быть и умной, и красивой, и утонченной.