Fb2Книга: Девушка лучшего друга | страница 27
– Ты не посмеешь, – растерянно блеет троечник, растерявший весь лоск и представший посмешищем перед своими спутницами. И мне его совсем, вот ни капельки не жаль.
– Ты не лезешь в мои дела, я не лезу в твои. Идет? – пожимает плечами Громов, лишив оппонента выбора, и утягивает меня за собой, подальше и от застывших каменными изваяниями фигур, и от затеявших игру в снежки детей, высыпавших из здания, и от их мамаш, собравшихся в кучку и бурно обсуждающих последние тренды в воспитании этих самых чад.
Оставив за спиной поверженного Абашина и растаявшие, как дым, проблемы, мы неторопливо бредем по заснеженным улицам, вдыхая морозный воздух, и тихо счастливо смеемся. Заглядываем по пути в парк, где на открытой площадке красуются ледяные скульптуры, и какое-то время любуемся творениями неизвестного художника. А еще делаем десяток дурашливых селфи, которые я обязательно буду пересматривать, оставшись одна в квартире.
Налюбовавшись уличным искусством и слегка замерзнув, мы заруливаем в небольшую уютную кофейню, занимаем самый дальний столик в углу, куда почти не попадает свет, и заказываем две огромных порции фирменного какао с маршмеллоу. Чтобы через десять минут размеренно цедить горячий сладкий напиток, греть руки о темно-коричневые керамические чашки и тереться друг о друга носами, совсем как наивные влюбленные школьники.
Счастье витает в окружающем нас пространстве, оно оседает блестящими искрами на кончиках пальцев и наполняет изнутри. И мне совсем не хочется гадать, что нам с Тимуром готовит грядущий день. Особенно, когда Громов перетягивает меня к себе на колени, утыкается носом в мою ключицу и, сдвинув тонкую ткань вязаного кардигана, устраивает ладони у меня на талии. Отчего истома проникает в каждую клеточку тела, а в голове плывет пряный хмельной туман.
Впервые я так сильно погружаюсь в человека и млею от затапливающей меня нежности и симпатии. Касаюсь губами его виска, путаюсь в чуть влажных от растаявших снежинок волосах и совсем не боюсь раствориться в Тимуре окончательно. Потому что знаю, что он меня обязательно подхватит.
– Ты страшный человек, Громов, – смотрю в его серьезные льдисто-голубые глаза, намекая на то, что сегодня он играл грязно. И с удивлением обнаруживаю, что меня это совершенно не возмущает.
И куда делась правильная благоразумная староста?
– Ты даже не представляешь, насколько, – ухмыляется он, дернув уголком рта, и выписывает на моей коже замысловатые узоры, из-за которых дар речи покидает меня всерьез и надолго. И я совсем не хочу слезать с удобных теплых колен, когда за нами приезжает вызванное Тимуром такси.