Книга: Двоюродная жизнь | страница 19

Мира Захарова. Почему Мира? Нет, не еврейка. Папа так назвал. Профессиональный советский «борец за мир». Но не из Комитета защиты мира, что на проспекте Мира, – забирай выше, из Всемирного совета мира… Сначала Вена, потом Хельсинки. Всякие Пикассо, Арагоны и прочие Жолио-Кюри. Мира родилась где-то там и прожила в Европе чуть ли не десять лет.

– Ну, что ты, как ты? – спросил он.

– Пригласил бы девушку в кафе! – ответила она.

Там рядом была «Шоколадница».

Сели.

– А ты как?

– Нормально, – сказал Мура. – Жена-дети. Живу тут недалеко. Вот, вышел пройтись. Замдиректора издательства. Небольшое, но нам с ребятами хватает. Плюс разные совместные проекты.

– Отлично! – сказала Мира. – А я как раз перевожу!

– О! – Мура бодро поднял брови. – Романы? Или нон-фикшен? С какого?

– С немецкого и финского. Романы тоже, в том числе.

– Хорошо. Ты лучше о себе расскажи.

Она рассказала. Хотя могла бы и не рассказывать, Мура все и так увидел, по ее плащу, сумочке, ногтям и особенно – по туфлям. И еще – по удушливому парфюму. «Не увидел, а учуял», – в уме произнес он.

Итак, был муж – она нарочно отчетливо произнесла его имя-отчество-фамилию, чтоб Мура понял, что это не Коля Бахарев, к которому она от него убежала на глазах всей компании, в новогоднюю ночь, на даче у Василькова. Добавила, что Коля Бахарев пропал в конце девяностых. «Кажется, – она прищурилась, – пропал от слова “совсем”, ты меня понял?» Мура понял. Она продолжала. Папа давно умер. Мама тоже. Много лет был муж, есть дочка, которая уже выросла; мужа выгнала, потому что полная бестолочь, хотя поначалу папа его одобрил: перспективный молодой человек. «Бездельник, почти что альфонс, и даже хуже, чем сволочь, потому что придраться не к чему», – зло улыбнулась Мира.

– Эх! – сказал Мура и тоже хотел улыбнуться, но не сумел, только губы дрогнули.

На секунду забылись все годы, и вся жизнь куда-то ушла из памяти, и захотелось обнять Миру – но не так, как полчаса назад, осторожно за плечи, а как следует, сильно прижать ее к себе, поцеловать и прошептать: «все будет хорошо», и сделать так, чтоб у нее – и у него с ней – все на самом деле стало хорошо.

Да, это мелькнуло буквально на секунду – он ничего не сказал, даже не вздохнул, не пошевелил рукой ни на миллиметр, но Мира будто почувствовала его смятение и вдруг, ни с того ни с сего, как бы с чистого листа начиная, спросила:

– Скажи, а ты правда меня любил?

– О, как я тебя любил…

– Да. Я знала.

– Ну вот видишь! – Мура слегка развел руками и наконец улыбнулся.

Улыбнулся добродушно, дружески и чуть-чуть покровительственно. Так улыбается друг юности, который выбился в большие начальники и вот случайно встретил своего оголодавшего однокурсника, выслушал его невзгоды и, кажется, готов предложить ему помощь.