Книга: Закон МКАД | страница 47

На шапке стрельца красовался вышитый знак – островерхая башня. Значит, сам начальник Спасского караула.

– Степан, ты, што ль? – спросил стрелец, прищуриваясь, словно из пищали целился.

– Я.

Десятник поднял стальную полумаску, защищавшую глаза и нос на манер забрала.

– А чего ночью-то шастаете? Случилось чего?

– Случилось, – сказал Степан, осторожно доставая из кармана кожаных штанов свернутую в трубочку бумагу. – Держи.

Начальник караула Спасской башни принял свиток, развернул…

Из-за мешков вышел подьячий. Даже при скудном свете фонарей было видно, что лицо его бледно, словно вылепленная из мякиша маска, которую слегка перекосило от ярости.

– От преступников бумаги принимаешь? – прошипел он в лицо стрельцу. – Правосудию препятствуешь? Недолго же тебе осталось ходить в начальниках…

– Да ну? – поднял густые брови стрелец. – Ты, подьячий, то ли белены обкушался, то ли рехнулся вконец. Это видел?

Со своего места Данила видел, как стрелец ткнул прямо в нос Савелию лист, с которого на нитке свисала большая блямба из красного сургуча. При виде этой блямбы подьячего перекосило сильнее, отчего он стал похож на морока, что шляются возле Полей Смерти в надежде поживиться свежим мясом.

– Пропуск… В любое время впускать и выпускать через любые ворота Кремля… И княжья печать… Откуда? – выдавил он наконец. – Не подделка ли?

– Слушай, подьячий, иди уже, да? – скривился начальник караула, словно случилось ему только что хлебнуть прокисшего квасу. – Я, конечно, понимаю, должность у тебя важная. Но, по-моему, лучше бы ты, как твой батька Незван, ветеринаром стал, туров за яйца щупал. Толку, думаю, поболее было бы – хоть туры б довольные ходили.

Расхохотались все. Дружинники, сидящие в седлах, невидимые в ночи стрельцы на стенах, опричники, наконец показавшиеся слева в окнах Военной школы. Даже Бурка Данилы тихонько заржал, обнажив жутковатые с виду зубищи.

Савелий сжал кулаки в бессильной злобе, скрипнул зубами, аж до Данилы донеслось, развернулся и, не глядя ни на кого, пошел прочь.

«С такого скрипа можно вообще без последних жевалок остаться», – усмехнулся про себя дружинник, вспомнив подгнившую пасть подьячего. Вот ведь, действительно, жил бы себе человек спокойно и правильно, за турами ходил, как отец его. Пользу приносил и животине, и людям, имея от каждого из кремлевских почет и уважение. А сейчас бредет от Спасской башни, словно крысособака побитая, и его же опричники смеются ему в спину. Странно. Неужели есть в этом удовольствие какое, чтоб людей ловить, в кандалы заковывать, суд над ними чинить? Отец Филарет сказывал, мол, не судите, да не судимы будете. И вот, пожалуйста, идет себе человек, решивший, что он судить других вправе, а внутри него злоба клокочет и пожирает его, словно смертельная опухоль. Что, в общем-то, неудивительно. Сам себя приговорил подьячий к наказанию, выбрав свой путь. И нет страшнее приговора…