Fb2Книга: Приключения Буратино. Сборник | страница 72
В углу гость заметил небольшую ажурную этажерку, полную толстых, на вид тяжелых свитков.
– Что это? Целая библиотека… – поинтересовался он.
– Гомер. «Илиада», – был ему ответ.
– Как это? Тут только «Илиада»?
– Да. Все двадцать четыре песни, примерно по две на свиток. Итого четырнадцать свитков.
– А почему Гомер? Неужели ты раньше не читал? Гомер же для вас как Пушкин…
Агмон пропустил незнакомое имя мимо ушей:
– Конечно читал. Раз двадцать.
– Не надоело?
– Что ты? В этой поэме вся мудрость мира. Она каждый раз открывается по-новому.
– А «Одиссеи» почему у тебя нет? Она хуже, что ли?
– Как это хуже? Как их вообще можно сравнивать?.. «Одиссея»… – он мечтательно вздохнул. – Но послушай, я на «Илиаду» полгода откладывал. Каждый свиток – двадцать денариев. Всего почти триста. Годовое жалование императорского легионера меньше.
– Ясно. Так, а зачем ты позвал меня, Агмон?
– Я хочу сделать тебе подарок. Присядь, пожалуйста.
Урсус уселся в кресло, стоящее рядом с этажеркой. «Только торшера не хватает…» – снова позавидовал он.
– Очень интересно. Какой же?
Агмон достал свиток с верхней полки. По сравнению со свитками «Илиады» тот казался совсем крошечным. Грек встал в позу и возгласил:
– Посвящается моему другу и собрату по оружию Антонию Сергиусу.
В день тот великий начала Пилатовых игр,
В память людскую что врежутся на́ век,
Вышел во двор к нам наш старый ланиста
Чтобы взбодрить, на победы настроить.
«А́гмон!» – обратился ко мне он и лоб свой нахмурил.
«Есть тут один новичок, прозывается Урсус.
Он победил у колодца гиганта Хага́на.
Был тот низвергнут бедняга в пучину хладну́ю.
Очень расстроился он, хоть и вида не по́дал.
Есть, знать, в крови у германцев понятье о чести…
Слушай, мой славный Агмо́н, я ведь зря не болтаю.
Сила в том Урсусе есть, есть и ловкость, и хитрости мера.
Будь с ним предельно ты собран. Но помни!
Если умрет кто из вас – много денег теряю».
С этим напутствием вышел я на Медведя,
Гордый элли́н против типа, что род свой не помнит.
Сетью накрыл я его, как большую, но глупую рыбу.
Он же коварно под ноги копье мне просунул…
Пока, проклиная судьбу, я в пыли кувыркался,
Он, извиваясь змеей, мою сеть перерезал.
Вот и остались у нас на двоих два кинжала…
Агмон читал со страстью, юным, звенящим от волнения голосом. Сначала ему было трудно, он явно смущался. Потом поэт разошелся и перестал заглядывать в свиток.
Солнце клонится к закату, бьются волны о берег
Так обозначили боги эту последнюю сцену.
Смотрят потомки Иуды, смотрят праправнуки Рема
Смотрит вся Иудея, какую заплатим мы цену.