Книга: Приключения Буратино. Сборник | страница 82

На слушателей песня произвела сильнейшее впечатление, все затихли и обратились в слух. Это был фурор. Люди слушали слова на не существующем еще языке, и понимали их душой. Когда Урсус умолк, слышен стал звон ночных цикад. Потом Берцеллиус спросил:

– Про что песня, Урсус?

– Тебе лучше не знать, – последовал ответ.

Когда после бурного восхищения музыкой будущего пирушка вернулась в обычное русло, Хаган спросил Урсуса:

– А нам ты расскажешь про что песня?

– Конечно, друг мой. Она про нас.

И Урсус неожиданно для себя легко перевел «Интернационал» на латинский, кое-где даже в рифму. Все сидящие за столом для гладиаторов слушали, затаив дыхание. Когда Урсус закончил, долговязый негр-бестиарий по-своему повторил слова:

– Забрать свобода своя рука… – и ударил кулаками по столу так, что опрокинулся кувшин с вином.

– Так ты говоришь на латыни? – удивился Урсус. – А Гней говорил, что нет.

– Он так думать, – ответил с ухмылкой негр. – Пускай. Я плохо говорить, но хорошо понимать. Все понимать… Еще он думать, что Я съесть кусок Мардука, а не его любимый собака…

Урсус улыбнулся.

– Не смотреть на меня, когда говорить, – попросил негр. Сам он прикрывал рот рукой. – Я не хотеть, Гней знать, что я все понимать. Как он смеяться на меня. Я бить его слова назад в рот… А «Интернационал», что есть?

– Это вот как у нас: Хаган – германец, Агмон – грек, ты – африканец, а я вообще непонятно кто…

Когда к столу подбежал мальчик с тряпкой, ближайший надсмотрщик крикнул ему:

– Дай ему, пускай сам убирает! – он кивнул на негра. – Напился, скотина…

Жилы на кулаках бестиария набухли так, что казалось, сейчас лопнут. Урсус отвернулся, чтобы не быть свидетелем его унижения. Не дожидаясь окончания веселья, он ушел спать.

Антон проснулся за полчаса до того, как должен был прозвонить будильник. Жена спала, отвернувшись от него. Наверное, разозлилась ночью, когда вернулась из ванной и обнаружила его уже спящим.

Он тихонько, чтобы не разбудить ее выбрался из постели. Сварил себе кофе, а вот на приготовление завтрака времени пожалел; взболтал в стакане три сырых яйца и выпил с коркой черного хлеба. Потом нырнул в спортивный костюм, выскочил на улицу, прыгнул на лыжи и побежал в институт.

Он стал именно так добираться до работы, потому что уже два года – с тех пор, как «Буратино» «заговорил», – непрерывно находился в цейтноте. Раньше Антон занимался плаваньем и настольным теннисом, но теперь решил, что на все это уходит слишком много времени, поскольку до пределов возможного уплотнил распорядок дня. От его дома до института было семь километров; Антон решил на работу и обратно бегать, летом – трусцой, зимой – на лыжах. Добегал до института, принимал душ, натягивал брюки, сорочку с галстуком, халат и свежий, заряженный шел приветствовать и озадачивать на день коллектив, а потом до позднего вечера запирался с «Буратино». После работы снова переодевался в спортивный костюм и бежал домой.